Культура русского старообрядчества XVII—XX вв. Издание второе, дополненное - Кирилл Яковлевич Кожурин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В конце XIX – начале XX века начинается открытие древнерусской «музыкальной Атлантиды», которое продолжается до наших дней. После выхода царского Указа о веротерпимости 1905 года происходит активизация деятельности старообрядчества всех согласий. Благодаря этому русское общество получает возможность ознакомиться с богатейшим древнерусским наследием, сохраненным для потомков старообрядцами. Выходит из печати серия изданий «Церковное пение» (1909), на страницах журнала «Церковь» появляются многочисленные публикации о пении. Начинается издательская деятельность Л. Калашникова, выпускавшего массовым тиражом певческие книги. Печатаются певческие азбуки, выходят в свет такие руководства, как азбука И. Фортова (1884) в первом томе «Круга пения», азбуки М. Озорнова (1901) и Ф. Барнукова. Неоднократно издавалась певческая азбука Л. Калашникова (1-е издание в 1908 году) и певческие книги Октай, Триодь, Ирмолой. В журнале «Старообрядческая мысль» в 1911 году публикуется азбука знаменного пения Б. Быстрова.
Вместе с тем развивалась и исполнительская деятельность. В конце XIX века в Москве был создан знаменитый Морозовский хор под управлением И. Фортова (позднее П. Цветкова). Число певцов в нем доходило до 60 человек. Репертуар был обширным, включал в себя богослужебные песнопения знаменного, путевого, демественного распевов, исполнял и чисто старообрядческие распевы – «рогожский» и «преображенский», а также духовные стихи. С 1908 года начались концертные выступления хора. Всего состоялось шесть выступлений, последнее – 13 марта 1911 года в Большом зале Московской консерватории. Выступления Морозовского хора имели большой резонанс в музыкальных кругах столицы. В 1907, 1909 и 1910 годы были осуществлены записи хора на грампластинки. На сегодня эти уникальные записи являются единственным источником в изучении старообрядческой певческой традиции начала XX века.
В годы советской власти по старообрядчеству был нанесен сокрушительный удар. Массово закрывались церкви и моленные, носители древних традиций подвергались репрессиям, а оставшиеся в живых хотя и продолжали тайно молиться по домам, однако же, опасались привлекать к богослужениям молодое поколение. В 70—80-е году XX века многие знатоки знаменного пения ушли из жизни, так и не передав свои знания новому поколению. В результате преемственность богослужебных традиций (в том числе и певческих) во многих старообрядческих общинах была утрачена. И только в крупных городских общинах послевоенного периода (Москва, Рига, Вильнюс, Ленинград, Нижний Новгород) удавалось эти традиции поддерживать и сохранять.
С конца 80-х годов XX века возрождается интерес к знаменному пению со стороны старообрядческой молодежи. Делаются записи, создаются молодежные хоры, которые выступают со знаменными песнопениями и духовными стихами на различных фестивалях духовной музыки, проводящихся как в нашей стране, так и за рубежом. Одновременно наблюдается пробуждение интереса к древнему знаменному пению среди представителей новообрядческой церкви. Однако здесь попытки возрождения (или, скорее, реконструкции) древнерусского знаменного пения выглядят несколько искусственными, поскольку используются новые, послереформенные тексты и новые богослужебные уставы, знаменное пение не согласуется со всеми другими неотъемлемыми элементами древней церковной службы. Часто преобладает кабинетность и академичность, сказывается отсутствие преемственности, а зачастую просто игнорируется наличие живой традиции, сохранившейся в старообрядчестве.
3.10. Традиции духовного образования в старообрядчестве
К сожалению, до сих пор достаточно распространенным является миф о «невежестве» и «дремучести» старообрядцев, усиленно внедрявшийся в сознание людей сначала представителями господствующей церкви, а затем советскими идеологами. Одним из достаточно убедительных опровержений этого мифа является история Выговской поморской пустыни.
Как уже отмечалось ранее, Выговское общежительство ставило перед собой серьезные культурные задачи, и одной из составляющих программы культурного строительства была система образования. «Первое, что понадобилось обители, это была книга. Иконы, не испорченные никонианами, еще можно было достать или заказать иконописцам, но книги богослужебные, напечатанные до реформы Никона, были редки; кроме того, для обительского обихода требовались четные книги – творения отцов Церкви, жития святых и др. Поэтому-то руководители обители обратили прежде всего свои усилия на обучение грамоте взрослых и детей семей, живших в поселках при обители и тянувших к ней скитов, для подготовки переписчиков книг, и сами стали усердно списывать потребные им тексты с рукописей, которых не могли приобрести»[133].
На Выгу обычно выделяют два вида учебных заведений: школы грамоты для мальчиков и девочек (в которых обучались не только дети старообрядцев) и своего рода «семинарию», подготавливавшую старообрядческих наставников, певцов, иконописцев и начетчиков-апологетов. На первой ступени учащиеся получали общее образование: обучались чтению по богослужебным книгам – Псалтырю и Часовнику (традиция, идущая со времен Древней Руси), а также письму и церковному пению по знаменам (крюкам). Второй ступенью системы образования было профессиональное обучение – учащиеся, проявившие свои таланты и способности, могли получить специальное образование, определявшееся нуждами общежительства, – прежде всего, требовались писцы, писатели и иконописцы.
Со временем появляется даже идея создания старообрядческой академии. Так, в 1787 году выговский киновиарх Андрей Борисов писал наставнику московской Монинской моленной: «А мне любо, что наши московския заселят места здесь, и академию разведем; лишь завести, а то наедут, и детей городских обучать станем разным наукам»[134]. Другой деятель поморского староверия, писатель и начетчик Павел Любопытный писал к московскому наставнику Гавриилу Скачкову о необходимости учредить для старообрядческого юношества «образовательныя училища», «где бы преподаваема была вся словесность наук»: «Скоро бы появились у нас божественные Платоны, Демосфены и Ликурги! Тогда бы скоро церковь наша увенчана была покоем, множением, и враги благочестия не смели б нас унижать и делать неприятельския насилия и вероломства».
Богатейшее культурное наследие Выговской поморской пустыни, о котором уже не раз говорилось выше, красноречиво опровергает лживый миф о неграмотности и «серости» старообрядцев. Даже многие отличавшиеся пристрастностью авторы XVIII—XIX веков отмечали высокий уровень грамотности крестьян-старообрядцев по сравнению с окружающим их инославным населением. Одной из причин этого явилось никоновское гонение на старую книгу, которое придало ей особое значение. Как отмечает В. Г. Сенатов, «гонение на старую книгу способствовало тому, что она из храмов переселилась в частные дома приверженцев старины. Эти последние всякими способами, не щадя ни сил, ни умения, ни средств, старались приобрести гонимые книги, припрятать их и сохранить. И почти вся русская старопечатная и древнеписьменная литература чрезвычайно быстро распространилась среди русского народа, преимущественно среди низших классов его – купечества и крестьянства. Это явление имеет необыкновенно важное значение и может считаться почти единственным в истории. Оно означает, что почти все монастырские и церковные библиотеки поступили в свободное обращение среди народных масс»[135].
Стремление к просвещению всегда было свойственно старообрядцам, и в силу своих возможностей они пытались это стремление осуществить. «При знакомстве с историей старообрядчества, с его современной общественно религиозной жизнью, – писал в начале XX века старообрядческий мыслитель И. А. Кириллов, – невольно бросается в глаза горячее стремление к истинному, не однобокому свету знания. История старообрядчества дает яркий пример русской самобытной школы, которая жила на Руси, несмотря ни на какие административные карательные меры, и скромно делала свое великое и святое дело. Да, это не преувеличение – великое и святое! Русский народ многим обязан старообрядческим народным вольным учителям, этим стильным старушкам и старичкам с их старинной, „иосифовской“ Псалтырью. Сколько русских людей воспиталось на этой дивной книге, сколько душ соблюла она от грязи и разложения!»[136]
Немецкий барон А. Гакстхаузен, проехавший в середине XIX века пол-России, отмечал: «Староверы, в большинстве случаев, получают некоторое образование, и в этом далеко оставляют за собой остальных русских. Большинство их умеют читать и писать, хотя по старославянской грамоте (новую русскую азбуку они считают еретической). Все они хорошо знают библию и даже почти наизусть. Они изощряют свой ум в теологических тонкостях. Я могу привести здесь несколько примеров,
